Почему вы начали заниматься куклами?
Это началось после того, как травму получил. Лежал, лежал, делать нечего было, ко мне часто ходил мой племянник Вова и однажды он принес мне картонных кукол. Говорит - давайте сделаем таких кукол, дядь Сереж. Так появились первые наши куклы. Но и до этого я тоже любил рисовать, лепить и даже поступал одно время в художественно-графическое училище, но не поступил. Потом армия, в институт уже пошел туда, где был самый маленький конкурс - на нефтяной. И когда на буровой работал, с установки глина шла, и у меня полный вагончик был глиняных фигурок, статуэток разных, сам лепил и всем дарил. Можно сказать, не работал, лепил все время. А потом сделали спектакль домашний, я дома выступал, начал приглашать детишек с нашего подъезда, с дома, потом в гараже начали выступать и так потихоньку начали.
Есть история, почему я для детей работать начал. Когда в армии служил, на праздник 23 февраля нас заставили танковые треки разгружать. У нас настроения нет, кто хочет в праздник работать. Потом нас ротный вызывает, дает деньги, говорит, сходите в магазин и купите звездочки и кокарды, как подарок детям. Мы взяли деньги, вышли из части и думаем: «Зачем так много звездочек?», купим немного, а на остальное торты возьмем и лимонад. Накупили всего, поели и потом в детский сад пошли, а там столько детей и родителей только нас ждут. Нас усаживают, и дети нам показывают концерт, подготовленный специально для нас, каждый открытку нарисовал. Нас вызывают на сцену, чтобы поздравить воинов с праздником. Мы вытаскиваем звездочки, а у каждого только по пять, по три штуки, на всех не хватает, дети плакали. Мы оправдывались, говорили, что придем еще и принесем. Когда в роту пришли, на нас ротный накричал, что детей обидели. Я чувствовал себя должником перед детьми после этого, отрабатывал, детям куклы показывал.
Расскажите о самой трагедии.
Это не случайно было. В тот год я хотел жениться, у меня девушка была, торопился – лето впереди. Нас отправили бурить скважину в районе Целиноградской области, там село Малиновка, место, где были женские лагеря АЛЖИР. Там была птицефабрика, и нам заказали несколько скважин пробурить. Когда буришь, делаешь специальную яму - зумпф называется. Мы начали эту траншею рыть, а там траншея покрытая досками и полная траншея черепов, скелетов. А мы молодые были, не понимали, взяли один череп, помыли и в вагончик забрали. Один буровик, мужик из нашей команды даже плакал, а мы его спрашивали – чего плачешь? К нам даже подходили, говорили: «Вы что делаете?». Мы отвечали, что это не мы же совершили. Потом бурим скважины – авария за аварией. Перешли в другое место, начали забуриваться – опять авария. В трех местах начинали -везде были аварии, в итоге мы договор и сорвали.
Это первое. А второе, это когда мы в Тургае в степи были в этом же году. Поехали за продуктами, по дороге встретили двух сайгаков и погнались за ними. Сейчас не знаю было так или мне уже кажется, воспоминания такие, что они бегут, потом посмотрели друг на друга и в разные стороны. Мы за одним сайгаком. Так они в последний раз друг на друга посмотрели, после чего мы догнали одного сайгака, положили в машину. У меня студент молодой пацан работал, он плакать начал, а мы ему: «Ты что, жрать не хочешь что ли?». Я сам не разделывал, там ребята разделывали. Студент не кушал. Но то, что даже не удивило, а испугало – через недели три, когда мы снова поехали за продуктами, в том месте, где они расстались, сайга пасется. Особого внимания не обратили, но когда еще через месяц снова увидели эту же сайгу на том самом месте - уже стало не по себе.
Третье это уже перед самой травмой. Лето, первое июня, ребята рыбачили вовсю и меня позвали. Я говорил, что нарыбачусь еще, лето целое впереди. Потом целый день поиграли в футбол, хорошо так побегали. Вечером поели жареной рыбы, и я пошел в степь посмотреть на небо. Небо было звездное как никогда, как будто прощалось. Наутро это случилось. Буровая машина на базе МАЗ 500 была не в порядке, там тормоза надо было делать. Я под буровой лежал подкручивал, а в кабине студент был. Я ему сказал, чтобы он ручной тормоз натянул, а он вместо этого стартер нажал, и машина поехала и через меня. Хруст раздался, меня скрутило и сломало. В Аркалык отвезли, там сделали первую операцию. Но так как у врача не было допуска, он просто проволокой соединил позвонки, нервы трогать не стал. Потом в Целиноград хотели отвезти, но тут как назло летом буря поднялась, и самолет взлететь не мог. В итоге сыграл фактор времени, спиной мозг уже разложился и его пришлось удалять. Потом в Москву на реабилитации в санатории Бурденко, к Дикулю меня уже родители возили, они для меня все делали. Отец бегал везде, договаривался, машину мне выбил с ручным управлением, запорожец синего цвета.
Но после этого еще была авария, уже на машине. Друзья мне подарили Фольксваген, я осенью поехал в сторону Талгара, уже гололед был. Меня задела «Газель» и машину понесло в столб. Перед у машины весь снесло, я поломал копчик, ребро и головку бедра. Может, если второй аварии не было, легче было бы. Боли мучают, ночью совсем не сплю. Раньше сам себя обслуживал, полы сам мыл. Сейчас, чтобы с кровати до кухни добраться два с половиной часа занимает.
Что вас заставляло жить?
Меня ничего не заставляло, я жил даже время не замечал, удовольствие получал от этого. Конечно, из-за этих физических дел не могу сказать, что счастлив был. Но когда понимаешь, что нужен детям, когда они смеются - это такой заряд мощный. Ради этого стоит пожить. Друзья, совместные поездки – куда только не ездили. Каждый год собирал всех на день рождения, в этом году уже не собирал, только самые близкие собрались. А так о смысле жизни не думал, только сейчас, когда «припрет», ничего делать не можешь уже начинаешь думать – зачем живешь, почему. А когда работаешь, думаешь о том, как делать это, планы строишь, так время быстро проходит. Намечал себе на день дел, так и шло все по времени хорошо. И болячки особо не беспокоили, а сейчас немного тоскливо. Сейчас мне помогают физические упражнения и лекции на ведические темы.
Друзей у меня много было. Володя мой самый близкий друг, он с самого детства со мной, как брат мне. С института друзья, по театру, по болезни. Был даже случай, когда мы со своим другом Виктором Аном поехали на запорожце в Зыряновск, Восточно-Казахстанскую область, к брату моему в гости. Когда Виктор приехал ко мне в гости из Узбекистана, я просто так предложил поехать к моему брату в село Кутиха. Он – давай! На следующий день едет на базар, покупает запчасти на машину, делает машину за пару дней, потом мы накупили арбузов, всяких продуктов и поехали. Не думая даже о том, как это все будет, даже брату не сообщили, хотя из адреса знали только название села. Уже осень была, там виды потрясающие, а Виктор фотограф и все время снимал. Случай там был, когда ночью ехали и навстречу нам Камаз идет. Виктор за рулем был, он хорошо водил, меня многому научил. Едем и видим, что на нашей стороне бревно лежит, он быстро сообразил и резко дал руля, мы через обочину снова выехали на дорогу. Сначала тишина была, потом вдвоем как закричим от удивления. Ехали двое суток, на ночь останавливались прямо у дороги, съезжали подальше и в машине спали. Для туалета с собой стульчик брали, он мне клизмы делал. Мы в этой поездке даже умудрились заблудиться, нам один мужик неправильно дорогу подсказал. Ехали, куда он сказал, а там дорога в мост железнодорожный упирается. Страшно ехать, вдруг поезд навстречу поедет, но мы на скорости проскочили мост. Едем дальше – поселок, вроде наш. Спросить не у кого, людей уже нет, и мы решили в машине переночевать у одного дома. Уже заморозки начались, холодно ночью, кое-как переночевали, на утро спрашиваем у прохожего, где Сон Саша живет, а он на дом указывает, у которого мы ночь провели. Всю ночь возле дома брата мерзли! (Смеется)
Сейчас уже, наверное, не так, нет такой дружбы как у нас была, чтобы можно было позвонить человеку, и он в любое время приедет, не смотря ни на что. У меня друг Володя такой, хотя я знаю, что ему тоже сложно, но он не бросает. Раньше дружбу пропагандировали в фильмах, это воспитывалось в нас, мы понимали, что такое дружба.
Что для вас самое главное в жизни было?
Дарить счастье. Когда счастье даришь и сам счастливее становишься. У меня даже театр «Улыбка» назывался. Когда со мной это случилось, я думал, что меня спасет только веселое настроение. Улыбка и смех малышей заряжают, и жить сразу хочется. Ну и любовь конечно.
У вас была любовь?
Была, конечно. Но безответная. Сейчас я понимаю, что хорошо, что она безответная была, иначе я бы много страдал. А так было у меня. Знаешь, когда человек что-то хочет и не получает, он начинает немного злобиться. А любовь к брату, сестре, друзьям, любовь к жизни, природе это дает сил.
Были какие-то моменты, о которых вы жалели?
Хотелось театр кукол сделать. Чтобы коллектив был свой, зарплату им давать, спектакли показывать, это мечта, которую я не осуществил.
О семье не мечтали?
Раньше мечтал, потом утихло. Семью иметь в таком положении не смогу. За мной нужно наоборот ухаживать, а там же ответственность перед детьми, ведь если семья, то дети. У меня племянники как дети.
Расскажите про свою последнюю куклу.
Я хотел сделать историю про свою жизнь. История, где один мальчик любил девочку, она у меня тоже должна была быть марионеткой. Я хотел еще сделать с живыми людьми, с актерами. Девочка эта была ветреная и захотела яблоко, мальчик полез на дерево и упал, поломался. Этот мальчик сидит поломанный, а мимо него проходит эта девочка уже с другой куклой.
Вы говорили, что в прошлой жизни были плохим человек, вы считаете, что ваша трагедия это расплата за что-то?
Это карма, её нужно отрабатывать. Я своими поступками нейтрализую свою карму. Хотелось бы поверить, что буду перерожден в новую жизнь, которая будет счастливой. Стараюсь поверить, но полностью не могу, здесь же нужно каждой клеткой верить, в нас все таки атеизм еще сидит. Я «Отче наш» читаю каждое утро. Смотрю – люди верующие, они более разумные, более честны, но есть, конечно, среди них и нечестные.
Вы боитесь смерти?
Боюсь. Иногда правда до того хочется, чтобы кончилось это все, а иногда боюсь. Вот в ведической культуре рассказывается, что такое смерть, что есть перерождения, ты это узнаешь и уже легче относишься. Но хотелось бы, чтобы раз и все. И так вся жизнь мучения, еще в конце мучится. Но говорят надо. Рождение и смерть всегда страдание. Говорят, что и в коме человек сильно страдает, хотя врачи говорят, что он ничего не чувствует. Потом человек приходит в сознание рассказывает, что испытывал большие боли.
О чем сейчас думаете?
Думаю, как исправить это положение. У меня, видимо, нерв защемлен, и правая рука почти не слушается. Все мысли о том, как спину держать, какие мышцы напрягать. Думаю еще одну методику попробовать, может хотя бы немного поможет, а то падаю все время. Самое страшное, что не смогу себя сам обеспечить и двигаться не смогу. Одно дело так дергаться, дергаться и уйти в один момент, нежели лежать, а вокруг тебя люди будут все делать – это самое ужасное психологическое и физическое мучение.
Я раньше вообще не знал что такое депрессия, это сейчас понял что это такое. Раньше, мы с отцом много времени проводили. Вставали в 8 утра, он хотел, чтобы я встал, и до самого вечера мы делали упражнения. Была цель, я верил, что могу встать. Он меня подбадривал, я никогда не видел его грустным, он всегда смеялся. Хотя я знаю, что ему тяжело было. Дела эти клизменные, это же грязная работа, а он с радостью, праздник как будто у нас. Отец давал мне этот заряд.
Вы стремились к деньгам?
Хотелось бы, но не стремился. Как-то хватало всего. Компьютер захотел, он появился, машину захотел, машина появилась. У меня же не одна машина была, я их сколько менял. Последний раз за рулем я был, наверное, в 2012м. Когда мне Фольксваген подарили, я на радостях запорожца подарил одному парню. Часто визуализировал то, что хочу. Ложился и представлял себя в машине, как еду по дороге. Правда, основную мечту – театр я не визуализировал. Я бы хотел, чтобы это был гастролирующий театр, с оплачиваемыми актерами, со своим помещением, но каким точно он бы выглядел, я не представлял. Всегда вспоминаю время, когда делали спектакли во дворе, в нашем гараже. У нас был большой и дружный двор, многие дети участвовали в моих спектаклях. Помню, мы записывали голоса для спектакля «Три поросенка» и ребята бегали на мороз, чтобы потом правдиво записать голос замершего поросенка. Мы в гараж проводили свет, после спектакля ставили стол и пили чай с тортом. Однажды я сделал сервелат из папье-маше и прикрепил с краю настоящий кусочек. Мы разыгрывали призы, и одному досталась эта колбаса. Время тогда было еще такое, что ничего еще не было. Вот он как увидел, что выиграл, молча забрал и домой убежал. Что было дома, я уже не знаю (смеется).
У меня была не такая жизнь, как у других инвалидов, которые всю жизнь проводят дома. Я дома вообще не сидел, все время куда-то ездил. Грех жаловаться. Но меня всегда мучил вопрос – почему я, что я сделал плохого? Но скорее всего я перешел черту, которую не следовало переходить, тогда с покойниками. Те ребята, которые со мной были тогда, все умерли, кто причастен был к тому поступку. И меня похоронили. Начальник партии позвонил мне, когда узнал, что я жив, он думал, меня увезли и похоронили, сказал, долго жить будешь. Вот и живу, за всех отдуваюсь (смеется).